В Мраморном дворце - Великий Князь Гавриил Романов

Перед Пасхой 1916 года приехал из Греции в Павловск мой двоюродный брат королевич Христофор Греческий. Он приехал навестить свою мать, тетю Олю, которая с 1914 года жила в России и ухаживала за ранеными в госпитале, устроенном в казармах лейб-гвардии Сводно-казачьего полка, в Павловске. В это время Христофор был влюблен в богатейшую американку Лидз и хотел на ней жениться. Он стремился получить разрешение своей матери на брак и, кажется, его получил. Он несколько раз обедал у А.Р. на Каменноостровском проспекте и быстро подружился с ней.

А.Р. призналась ему, что мечта нашей жизни – обвенчаться, но что мы не хотим вступать в брак без разрешения государя. Но как его получить? Христофор понял наше положение, так как сам был в таком же и добивался получить разрешение от своего брата греческого короля Константина на брак с Лидз, что было тоже не легко. Христофор обещал А.Р. поговорить с добрейшей тетей Олей и попросить ее ходатайствовать перед государем, чтобы он дал свое согласие на наш брак. Действительно, когда тетя Оля была у их величеств в Царском Селе, она сказала о нас государю, но он ей ответил, что не может разрешить нам жениться, так как это может послужить предлогом для других членов Императорского дома просить о том же. Таким образом, эта попытка не увенчалась успехом, и нам приходилось вооружиться терпением и ждать более подходящего случая.

Христофор был умный человек, и так же, как Игорь, умел уговаривать своего отца и добиваться от него, чего хотел. Другие же его братья, как и мои, и я сам, этого совершенно не умели.

Приезд в Россию моего кузена, королевича Николая Греческого – Я поступаю в Военную академию и становлюсь в 29 лет полковником – Новоселье у великого князя Дмитрия Павловича

Летом 1916 года приехал в Царское Село муж великой княгини Елены Владимировны, королевич Николай Греческий (Ники). Его сопровождал адъютант греческого короля морской офицер, красивый брюнет с бородой. Ники остановился у своей тещи великой княгини Марии Павловны. Я думал, что вместе с ним приехал и его брат Андрей, и поехал к Марии Павловне, чтобы их повидать. Оказалось, однако, что Андрей поехал в Лондон, с поручением от греческого короля к английскому – так же, как Ники приехал в Царское Село с поручением к государю императору.

Положение греческого короля было очень трудное, потому что союзники нажимали на него, чтобы Греция вступила в войну с Германией, а король Константин не хотел войны. По-моему, он был совершенно прав: какой король может желать войны своей стране?

Через некоторое время Ники переехал в Павловский дворец, чтобы быть вместе со своей матерью тетей Олей. Мне кажется, что он не любил Павловска и очень в нем скучал. Конечно, ему гораздо приятнее было жить в Царском у Марии Павловны, жизнь при дворе которой была веселее, чем в Павловске. Матушка, тетя Оля и Елена Петровна вели очень однообразную жизнь в своем тесном кругу, и у них почти никто не бывал. Ники бродил печальный по Павловскому парку. Иной раз я с ним встречался и подсаживался к нему на скамейку. Мы говорили с ним о политике; он не выносил знаменитого греческого политического деятеля Венизелоса, который, конечно, был очень умным человеком.

Ники написал письмо государю в Ставку. Адрес он написал по-русски, хотя по-русски говорить не умел. Он ездил в Ставку к государю. Почему-то ему пришлось долго пробыть в России. Когда он, наконец, мог выехать и уже доехал до Выборга, он получил телеграмму от греческого короля и был принужден вернуться в Петроград, что было ему весьма неприятно.

Когда он уезжал во второй раз, то накануне отъезда переночевал в моих комнатах в Мраморном дворце. Он очень опасался, что его снова вернут с дороги, но на этот раз этого не случилось.

К большой моей радости я узнал, что открываются подготовительные курсы первой очереди военного времени при Императорской Николаевской военной академии, и решил, с высочайшего разрешения, на них поступить. Перед поступлением на курсы я явился к исполняющему должность начальника академии генералу Петерсу. Во время моего учения в академии он из Петерса превратился в Каменева, должно быть потому, что Петр значит “камень”. Во время войны 1914–1918 гг. у нас в России было стремление переделывать немецкие фамилии на русский лад. Я считаю, что те люди, которые таким образом перекрашивались, не уважали своего прошлого.

В октябре, в день открытия курсов академии, в академической церкви был молебен. Поехал я в академию в сопровождении барона Э.Ф. Менда, который в то время управлял делами моих братьев Константина и Игоря и моими. Я волновался. На молебен собралось много офицеров, поступавших на курсы, и профессоров, которым предстояло нас просвещать в военных науках.

По окончании молебна мы пошли завтракать в здание академии и расселись в столовой за большими столами, как в училище или корпусе. Рядом со мной сел штабс-капитан Иконников, лейб-гвардии Финляндского полка, Георгиевский кавалер. Он предложил, чтобы офицеры гвардии сидели вместе, и просил меня поддержать его, что, к сожалению, я сделал. Я говорю “к сожалению”, потому что в академии не было обычая делать различие между офицерами гвардии и армии, что во всех отношениях было совершенно правильно.

Между всеми нами сразу установились товарищеские отношения.

Я был счастлив поступить на курсы, потому что очень скучал без дела и тяготился, что не нахожусь на фронте. Каждый день я ездил на лекции в академию, которые начинались в 9 часов. В это время на улицах едва светало. Лекции происходили в большом, светлом зале младшего курса академии. В переменах между лекциями мы выходили в большой коридор или в столовую. К завтраку я возвращался домой и после завтрака снова ехал в академию. Занятия заканчивались около пяти часов.

Фамилии некоторых офицеров, учившихся вместе со мной, я запомнил, а именно: штабс-капитаны Мунтянов и Верховский. Мунтянов был крайне симпатичный, и я был с ним в хороших отношениях. Мы снова встретились с ним в Париже в 1922 году. Он был в то время вдовцом, его первая жена, бывшая сестрой милосердия, умерла еще в России. Впоследствии он женился на Вуич и жил с ней в Финляндии, где и умер от последствия ранения, полученного на войне 1941 г. Он мне писал из Финляндии, и я его вспоминаю с теплым чувством.

Бывший паж Верховский был очень старательный, но физически слабый и болезненный.

Я уже упоминал об Иконникове. Он был веселый и милый, но лентяй и провалился на экзаменах. После революции он оказался в Холливуде, и я слышал, что он там и умер.

Вспоминаю с теплым чувством гвардейской конной артиллерии штабс-капитана Гершельмана и многих других, фамилии которых, к сожалению, забыл.

Хочется также вспомнить наших профессоров. Всех, к сожалению, я не помню. Общую тактику читал генерал Марков, впоследствии герой Белой армии. Он был талантливый и энергичный. Его лекции были чрезвычайно интересны. Ему можно было задавать вопросы, на которые он охотно отвечал.

Службу Генерального штаба читал полковник Андогский. Тактику кавалерии читал сам начальник академии генерал Петерс-Каменев, которого я сразу же невзлюбил. Он очень хотел казаться строевым офицером, каковым совсем не был. Я думаю, что для войны он мало годился, командуя бригадой в 14-й кавалерийской дивизии.